В чем особенности лирического начала цветаевской поэзии. Поэтическое своеобразие марины цветаевой

Министерство образования и науки Самарской области

Государственное бюджетное образовательное учреждение

среднего профессионального образования

Тольяттинский социально-экономический колледж

Тема учебно-исследовательской работы:

«Особенности художественной риторики М.И. Цветаевой».

По дисциплине: «Литература».

Руководитель учебно-исследовательской работы М.П. Иванова

Выполнила Е.С.Тихонова

Группа ИС-11

Тольятти

1. Введение…………………………………………………….……………………3

2. Биография Цветаевой М.А…..…………………………………………………4

3. Художественный мир М.И. Цветаевой..……………………………………….8

3.1. Особенности поэтического мира Цветаевой М.И………………………….8

3.2. Приемы контраста…………………………………………………………..10

3.3. Широта эмоционального диапазона Цветаевой М.И…………………….13

3.4. Приемы поэтической риторики позднего романтизма в творчестве Цветаевой М.И……………………………………………………………………15

3.5. Особенности поэтического синтаксиса Цветаевой М.И…………………17

3.6. Символика Цветаевой М.И…………………………………………………18

3.7. Особенности судьбы поэта………………………………………………….19

4. Заключение…………………………………………………………………….22

5. Список используемых источников…………………………………………..23

1. Введение

РИТОРИКА(греч. rhetorike «ораторское искусство»), научная дисциплина, изучающая закономерности порождения, передачи и восприятия хорошей речи и качественного текста.

В момент своего возникновения в древности риторика понималась только в прямом значении термина – как искусство оратора, искусство устного публичного выступления. Широкое осмысление предмета риторики является достоянием более позднего времени. Ныне при необходимости отличить технику устного публичного выступления от риторики в широком смысле, для обозначения первой используется термин оратория .

Риторика считалась не только наукой и искусством хорошей ораторской речи, но и наукой и искусством приведения к добру, убеждения в хорошем посредством речи.

Цель исследования:

1) выявить и описать потенциальные возможности языковых единиц, реализованные в особых условиях поэтического текста.

2) показать, каким обра­зом реализация потенциальных свойств языка позволяет поэту выразить художественными средствами свое пони­мание мира, свою философскую позицию.

Объект исследования: Художественный мир и риторика, поэтический мир Цветаевой М.И

2. Биография Цветаевой М.А

Цветаева Марина Ивановна

Русская поэтесса.

Родилась 26 сентября (8 октября) 1892, в московской семье. Отец - И. В. Цветаев - профессор-искусствовед, основатель Московского музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина, мать - М. А. Мейн (умерла в 1906), пианистка, ученица А. Г. Рубинштейна, дед сводных сестры и брата - историк Д. И. Иловайский. В детстве из-за болезни матери (чахотка) Цветаева подолгу жила в Италии, Швейцарии, Германии; перерывы в гимназическом образовании восполнялись учебой в пансионах в Лозанне и Фрейбурге. Свободно владела французским и немецким языками. В 1909 слушала курс французской литературы в Сорбонне.
Начало литературной деятельности Цветаевой связано с кругом московских символистов; она знакомится с В. Я. Брюсовым, оказавшим значительное влияние на её раннюю поэзию, с поэтом Эллисом (Л. Л. Кобылинским), участвует в деятельности кружков и студий при издательстве «Мусагет». Не менее существенное воздействие оказали поэтический и художественный мир дома М. А. Волошина в Крыму (Цветаева гостила в Коктебеле в 1911, 1913, 1915, 1917). В двух первых книгах стихов «Вечерний альбом» (1910), «Волшебный фонарь» (1912) и поэме «Чародей» (1914) тщательным описанием домашнего быта (детской, «залы», зеркал и портретов), прогулок на бульваре, чтения, занятий музыкой, отношений с матерью и сестрой имитируется дневник гимназистки (исповедальность, дневниковая направленность акцентируется посвящением «Вечернего альбома» памяти Марии Башкирцевой), которая в этой атмосфере «детской» сентиментальной сказки взрослеет и приобщается к поэтическому. В поэме «На красном коне» (1921) история становления поэта обретает формы романтической сказочной баллады.

В следующих книгах «Версты» (1921-22) и «Ремесло» (1923), обнаруживающих творческую зрелость Цветаевой, сохраняется ориентация на дневник и сказку, но уже преображающуюся в часть индивидуального поэтического мифа. В центре циклов стихов, обращенных к поэтам-современникам А. А. Блоку, С. Парнок, А. А. Ахматовой, посвященных историческим лицам или литературным героям - Марине Мнишек, Дон Жуану и др., - романтическая личность, которая не может быть понята современниками и потомками, но и не ищет примитивного понимания, обывательского сочувствия. Цветаева, до определенной степени идентифицируя себя со своими героями, наделяет их возможностью жизни за пределами реальных пространств и времен, трагизм их земного

существования компенсируется принадлежностью к высшему миру души, любви,поэзии.
Характерные для лирики Цветаевой романтические мотивы отверженности, бездомности, сочувствия гонимым подкрепляются реальными обстоятельствами жизни поэтессы. В 1918-22 вместе с малолетними детьми она находится в революционной Москве, в то время как ее муж С. Я. Эфрон сражается в белой армии (стихи 1917-21, полные сочувствия белому движению, составили цикл «Лебединый стан»). С 1922 начинается эмигрантское существование Цветаевой (кратковременное пребывание в Берлине, три года в Праге, с 1925 - Париж), отмеченное постоянной нехваткой денег, бытовой неустроенностью, непростыми отношениями с русской эмиграцией, возрастающей враждебностью критики. Лучшим поэтическим произведениям эмигрантского периода (последний прижизненный сборник стихов «После России» 1922-1925, 1928; «Поэма горы», «Поэма конца», обе 1926; лирическая сатира «Крысолов», 1925-26; трагедии на античные сюжеты «Ариадна», 1927, опубликована под названием «Тезей», и «Федра», 1928; последний поэтический цикл «Стихи к Чехии», 1938-39, при жизни не публиковался и др.) присущи философская глубина, психологическая точность, экспрессивность стиля.
Свойственные поэзии Цветаевой исповедальность, эмоциональная напряженность, энергия чувства определили специфику языка, отмеченного сжатостью мысли, стремительностью развертывания лирического действия. Наиболее яркими чертами самобытной поэтики Цветаевой явились интонационное и ритмическое разнообразие (в т. ч. использование раешного стиха, ритмического рисунка частушки; фольклорные истоки наиболее ощутимы в поэмах-сказках «Царь-девица», 1922, «Молодец», 1924), стилистические и лексические контрасты (от просторечия и заземленных бытовых реалий до приподнятости высокого стиля и библейской образности), необычный синтаксис (уплотненная ткань стиха изобилует знаком «тире», часто заменяющим опускаемые слова), ломка традиционной метрики (смешение классических стоп внутри одной строки), эксперименты над звуком (в т. ч. постоянное обыгрывание паронимических созвучий, превращающее морфологический уровень языка в поэтически значимый) и др.

В отличие от стихов, не получивших в эмигрантской среде признания (в новаторской поэтической технике Цветаевой усматривали самоцель), успехом пользовалась ее проза, охотно принимавшаяся издателями и занявшая основное место в ее творчестве 1930-х гг. («Эмиграция делает меня прозаиком…»). «Мой Пушкин» (1937), «Мать и музыка» (1935), «Дом у Старого Пимена» (1934), «Повесть о Сонечке» (1938), воспоминания о М. А. Волошине («Живое о живом», 1933), М. А. Кузмине («Нездешний ветер», 1936), А. Белом («Пленный дух», 1934) и др., соединяя черты художественной мемуаристики, лирической прозы и философской эссеистики, воссоздают духовную биографию Цветаевой. К прозе примыкают письма поэтессы к Б. Л. Пастернаку (1922-36) и Р. М. Рильке (1926) - своего рода эпистолярный роман.

В 1937 Сергей Эфрон, ради возвращения в СССР ставший агентом НКВД за границей, оказавшись замешанным в заказном политическом убийстве, бежит из Франции в Москву. Летом 1939 вслед за мужем и дочерью Ариадной (Алей) возвращается на родину и Цветаева с сыном Георгием (Муром). В том же году и дочь и муж были арестованы (С. Эфрон расстрелян в 1941, Ариадна после пятнадцати лет репрессий была в 1955 реабилитирована). Сама Цветаева не могла найти ни жилья ни работы; ее стихи не печатались. Оказавшись в начале войны в эвакуации в г. Елабуга, ныне Татарстан, безуспешно пыталась получить поддержку со стороны писателей.
31 августа 1941 покончила жизнь самоубийством.

3. Художественный мир М.И. Цветаевой

3.1. Особенности поэтического мира Цветаевой М.И

В 1934 году была опубликована одна из программных статей М. И. Цветаевой «Поэты с историей и поэты без истории». В этой работе она делит всех художников слова на две категории. К первой относятся поэты «стрелы», т. е. мысли и развития, отражающие изменения мира и изменяющиеся с движением времени, - это «поэты с историей». Вторая категория творцов - «чистые лирики», поэты чувства, «круга» - это «поэты без истории». К последним она относила себя и многих любимых своих современников, в первую очередь - Пастернака.

Одна из особенностей «поэтов круга», по мнению Цветаевой, - лирическая погруженность в себя и, соответственно, отстраненность и от реальной жизни, и от исторических событий. Истинные лирики, считает она, замкнуты на себе и потому «не развиваются»: «Чистая лирика живет чувствами. Чувства всегда - одни. У чувства нет развития, нет логики. Они непоследовательны. Они даны нам сразу все, все чувства, которые когда-либо нам суждено будет испытать; они, подобно пламени факела, отродясь втиснуты в нашу грудь».

Удивительная личностная наполненность, глубина чувств и сила воображения позволяли М. И. Цветаевой на протяжении всей жизни - а для нее характерно романтическое ощущение единства жизни и творчества - черпать поэтическое вдохновение из безграничной, непредсказуемой и в то же время постоянной, как море, собственной души. Иными словами, от рождения до смерти, от первых стихотворных строчек до последнего вздоха она оставалась, если следовать ее собственному определению, «чистым лириком».

Одна из главных черт этого «чистого лирика» - самодостаточность, творческий индивидуализм и даже эгоцентризм. Индивидуализм и эгоцентризм в ее случае - не синонимы эгоизма; они проявляются в постоянном ощущении собственной непохожести на других, обособленности своего бытия в мире иных - нетворческих - людей, в мире быта. В ранних стихах это отъединенность гениального ребенка-поэта, знающего свою правду, от мира взрослых:

Мы знаем, мы многое знаем

Того, что не знают они!
(«В зале», 1908-1910)

В юности - обособленность «безмерной» души в опошленном «мире мер». Это первый шаг к творческому и житейскому антагонизму между «я» и «они» (или «вы»), между лирической героиней и всем миром:

Вы, идущие мимо меня
К не моим и сомнительным чарам, -
Если б знали вы, сколько огня,
Сколько жизни, растраченной даром…
…Сколько темной и грозной тоски
В голове моей светловолосой…
(«Вы, идущие мимо меня…», 1913)

3.2. Приемы контраста

Раннее осознание противостояния поэта и «всего остального мира» сказалось в творчестве молодой Цветаевой в использовании излюбленного приема контраста. Это контраст вечного и сиюминутного, бытия и быта: чужие («не мои») чары «сомнительны», ибо они - чужие, следовательно, «мои» чары - истинные. Это прямолинейное противопоставление осложняется тем, что дополняется контрастом тьмы и света («темная и грозная тоска» - «светловолосая голова»), причем источником противоречий и носителем контраста оказывается сама героиня.

Своеобразие цветаевской позиции - и в том, что ее лирическая героиня всегда абсолютно тождественна личности поэта: Цветаева ратовала за предельную искренность поэзии, поэтому любое «я» стихотворений должно, по ее мнению, полновесно представительствовать за биографическое «я», с его настроениями, чувствами и цельным мироощущением.

Поэзия Цветаевой - прежде всего вызов миру. О любви к мужу она скажет в раннем стихотворении: «Я с вызовом ношу его кольцо!»; размышляя о бренности земной жизни и земных страстей, пылко заявит: «Я знаю правду! Все прежние правды - ложь!»; в цикле «Стихи о Москве» представит себя умершей и противопоставит миру живых, хоронящих ее:

По улицам оставленной Москвы
Поеду - я, и побредете - вы.
И не один дорогою отстанет,
И первый ком о крышку гроба грянет, -
И наконец-то будет разрешен
Себялюбивый, одинокий сон.
(«Настанет день, - печальный, говорят!..», 1916)

В стихах эмигрантских лет цветаевское противостояние миру и ее программный индивидуализм получают уже более конкретное обоснование: в эпоху испытаний и соблазнов поэт видит себя в числе немногих, сохранивших прямой путь чести и мужества, предельной искренности и неподкупности:

Некоторым, без кривизн, -
Дорого дается жизнь.
(«Некоторым - не закон…», 1922)

Трагедия потери родины выливается в эмигрантской поэзии Цветаевой в противопоставление себя - русской - всему нерусскому и потому чуждому. Индивидуальное «я» становится здесь частью единого русского «мы», узнаваемого «по не в меру большим сердцам». В этом «мы» проступает богатство цветаевского «я», которому «скучным и некрасивым» кажется «ваш Париж» по сравнению с русской памятью:

Россия моя, Россия,
Зачем так ярко горишь?
(«Лучина», 1931)

Ho главное противостояние в мире Цветаевой - это вечное противостояние поэта и черни, творца и мещанина. Цветаева утверждает право творца на свой собственный мир, право на творчество. Подчеркивая вечность противостояния, она обращается к истории, мифу, преданию, наполняя их собственными чувствами и собственным мироощущением. Вспомним, что лирическая героиня Марины Цветаевой всегда равна ее личности. Поэтому многие сюжеты мировой культуры, вошедшие в ее поэзию, становятся иллюстрациями к ее лирическим размышлениям, а герои мировой истории и культуры - средством воплощения индивидуального «я».

Так рождается поэма «Крысолов», в основе сюжета которой лежит немецкое предание, под пером поэта получившее иную трактовку - борьбы творчества и мещанства. Так в стихах появляется образ Орфея, разорванного вакханками, - усиливается мотив трагической участи поэта, его несовместимости с реальным миром, обреченности творца в «мире мер». Себя Цветаева осознает «собеседницей и наследницей» трагических певцов:

Крово-серебряный, серебро-

Кровавый след двойной лия,
Вдоль обмирающего Гебра -
Брат нежный мой! Сестра моя!
(«Орфей», 1921)

3.3. Широта эмоционального диапазона Цветаевой М.И

Для поэзии Цветаевой характерен широкий эмоциональный диапазон. О. Мандельштам в «Разговоре о Данте» цитировал цветаевское выражение «уступчивость речи русской», возводя этимологию слова «уступчивость» к «уступу». Действительно, поэзия Цветаевой строится на контрасте используемой разговорной или фольклорной речевой стихии (ее поэма «Переулочки», например, целиком построена на мелодике заговора) и усложненной лексики. Подобный контраст усиливает индивидуальный эмоциональный настрой каждого стихотворения. Усложнение лексики достигается включением редко употребляемых, часто устаревших слов или форм слова, вызывающих в памяти «высокий штиль» прошлого. В ее стихах встречаются, например, слова «уста», «очи», «лик», «нереида», «лазурь» и т. п.; неожиданные грамматические формы вроде уже знакомого нам окказионализма «лия». Контраст бытовой ситуации и обыденной лексики с «высоким штилем» усиливает торжественность и патетичность цветаевского слога.

Лексический контраст нередко достигается употреблением иноязычных слов и выражений, рифмующихся с русскими словами:

О-де-ко-лонов

Семейных, швейных

Счастий (kleinwenig!)
Взят ли кофейник?..
(«Поезд жизни», 1923)

Для Цветаевой характерны также неожиданные определения и эмоционально-экспрессивные эпитеты. В одном только «Орфее» - «отступающая даль», «крово-серебряный, серебро-кровавый след двойной», «осиянные останки». Эмоциональный накал стихотворения повышается инверсиями («брат нежный мой», «ход замедлялся головы»), патетическими обращениями и восклицаниями:

И лира уверяла: - мира!
А губы повторяли: - жаль!
…Ho лира уверяла: - мимо!
А губы ей вослед: - увы!
…Волна соленая, - ответь!

3.4. Приемы поэтической риторики позднего романтизма в творчестве Цветаевой М.И

Вообще в поэзии Цветаевой оживают традиции позднего романтизма с присущими ему приемами поэтической риторики. В «Орфее» риторика усиливает скорбно-торжественное и гневное настроение поэта.

Правда, риторическая величавость, обычно сопровождающаяся смысловой определенностью, не делает ее лирику семантически ясной, прозрачной. Доминирующее личностное начало цветаевской поэзии нередко изменяет семантику общепринятых выражений, придавая им новые смысловые оттенки. В «Орфее» мы встретимся с неожиданным олицетворением «Вдоль обмирающего Гебра». Гебр - река, на берегах которой, согласно мифологическому преданию, погиб Орфей, - в стихотворении принимает на себя часть эмоционального состояния автора и «обмирает», подобно горюющему человеку. Образ «волны соленой» в последнем четверостишии также приобретает дополнительную «горестную» эмоциональную окраску по аналогии с соленой слезой. Личностная доминанта проявляется и в использовании лексических средств: Цветаева нередко создает своеобразные окказионализмы - новые слова и выражения для решения одной конкретной художественной задачи. В основе таких образов - общеупотребительные нейтральные слова («В даль-зыблющимся изголовьем // Сдвигаемые, как венцом…»).

Выразительность стихотворения достигается при помощи эллипсиса (эллипсис - пропуск, умолчание). Цветаевская «оборванная фраза», не завершенная формально мыслью, заставляет читателя замереть на высоте эмоциональной кульминации:

Так, лестницею, нисходящей

Речною - в колыбель зыбей,
Так, к острову тому, где слаще,
Чем где-либо - лжет соловей…

И далее контрастный обрыв настроений: скорбноторжественная тональность картины, «осиянных останков», уплывающих «вдоль обмирающего Гебра», сменяется горечью и гневной иронией по отношению к миру обыденности, в котором никому нет дела до гибели певца:

Где осиянные останки?
Волна соленая, - ответь!

3.5. Особенности поэтического синтаксиса Цветаевой М.И

Отличительная особенность цветаевской лирики - неповторимая поэтическая интонация, создаваемая искусным использованием пауз, дроблением лирического потока на выразительные самостоятельные отрезки, варьированием темпа и громкости речи. Интонация у Цветаевой часто находит отчетливое графическое воплощение. Так, поэтесса любит с помощью многочисленных тире выделять эмоционально и семантически значимые слова и выражения, часто прибегает к восклицательным и вопросительным знакам. Паузы передаются с помощью многочисленных многоточий и точки с запятой. Кроме того, выделению ключевых слов способствуют «неправильные» с точки зрения традиции переносы, которые нередко дробят слова и фразы, усиливая и без того напряженную эмоциональность:

Крово-серебряный, серебро-
Кровавый след двойной лия…

Как видим, образы, символы и понятия приобретают в стихах Цветаевой достаточно специфическую окраску. Эта нетрадиционная семантика распознается читателями как неповторимо «цветаевская», как знак ее художественного мира.

3.6. Символика Цветаевой М.И

То же самое во многом можно отнести и к цветовой символике. Цветаева любит контрастные тона: серебро и огонь особенно близки ее бунтующей лирической героине. Огненные цвета - атрибут многих ее образов: это и горящая кисть рябины, и золото волос, и румянец и т. д. Нередко в ее стихах противостоят друг другу свет и тьма, день и ночь, черное и белое. Краски Марины Цветаевой отличаются смысловой насыщенностью. Так, ночь и черный цвет - это и традиционный атрибут смерти, и знак глубокой внутренней сосредоточенности, ощущение себя наедине с миром и мирозданием («Бессонница»). Черный цвет может служить знаком неприятия мира, погубившего поэта. Так, в стихотворении 1916 года она подчеркивает трагическую непримиримость поэта и черни, будто предугадывая смерть Блока:

Думали - человек!
И умереть заставили.
Умер теперь. Навек.
- Плачьте о мертвом ангеле!
…Черный читает чтец,
Топчутся люди праздные…
- Мертвый лежит певец
И воскресенье празднует.
(«Думали - человек!»)

Поэт, «светоносное солнце», убит бытом, миром обыденности, поставившим ему только «три восковых свечи». Образу Поэта в цветаевских стихах всегда соответствуют «крылатые» символы: орел или орленок, серафим (Мандельштам); лебедь, ангел (Блок). Себя Цветаева тоже постоянно видит «крылатой»: ее душа - «летчица», она «в полете // Своем - непрестанно разбита».

3.7. Особенности судьбы поэта

Поэтический дар, по мнению Цветаевой, делает человека крылатым, возносит его над житейской суетой, над временем и пространством, наделяет божественной властью над умами и душами. Согласно Цветаевой, боги говорят устами поэтов, возводя их в вечность. Ho тот же поэтический дар и отбирает очень многое: отбирает у богоизбранного человека его реальную земную жизнь, делает невозможными для него простые радости быта. Гармония с миром для поэта изначально невозможна:

безжалостно и лаконично формулирует Цветаева в стихотворении 1935 года «Есть счастливцы…».

Примирение поэта с миром возможно только в случае его отказа от поэтического дара, от своей «особости». Поэтому Цветаева с юности бунтует против обыденного мира, против беспамятности, серости и смерти:

Все таить, чтобы люди забыли,
Как растаявший снег и свечу?
Быть в грядущем лишь горсточкой пыли
Под могильным крестом? He хочу!
(«Литературным прокурорам», 1911-1912)

В своем бунте поэта против черни, в утверждении себя поэтом Цветаева бросает вызов даже смерти. Она создает воображаемую картину выбора - и предпочитает покаянию и прощению долю отвергнутого миром и отвергающего мир поэта:

Нежной рукой отведя нецелованный крест,
В щедрое небо рванусь за последним приветом.

Прорезь зари - и ответной улыбки прорез…
- Я и в предсмертной икоте останусь поэтом!
(«Знаю, умру на заре!..», 1920)

Статьи Цветаевой - самое достоверное свидетельство своеобразия ее художественного мира. В программной статье «Поэты с историей и поэты без истории», о которой уже шла речь, Цветаева размышляет: «Сама лирика, при всей своей обреченности на самое себя, неисчерпаема. (Может быть, лучшая формула лирики и лирической сущности: обреченность на неисчерпаемость!) Чем больше черпаешь, тем больше остается. Потому-то она никогда не исчезает. Потому-то мы с такой жадностью бросаемся на каждого нового лирика: а вдруг душа, и тем утолить нашу? Словно все они опаивают нас горькой, соленой, зеленой морской водой, а мы каждый раз не верим, что это - питьевая вода. А она снова - горькая! (He забудем, что структура моря, структура крови и структура лирики - одна и та же.)»
«Всякий поэт по существу эмигрант, даже в России, - пишет Марина Цветаева в статье «Поэт и время». - Эмигрант Царства Небесного и земного рая природы. На поэте - на всех людях искусства - но на поэте больше всего - особая печать неуюта, по которой даже в его собственном доме - узнаешь поэта. Эмигрант из Бессмертья в время, невозвращенец в свое небо».

Вся лирика Цветаевой по сути - лирика внутренней эмиграции от мира, от жизни и от себя. В XX веке она ощущала себя неуютно, ее манили эпохи романтического прошлого, а в период эмиграции - дореволюционная Россия. Эмигрант для нее - «Заблудившийся между грыж и глыб // Бог в блудилище»; его определение сближается с определением поэта:

Лишний! Вышний! Выходец! Вызов! Ввысь
He отвыкший… Виселиц

He принявший… В рвани валют и виз

Веги - выходец.
(«Эмигрант», 1923)

В связи с этим особого внимания заслуживает отношение Цветаевой к самой категории времени. В стихотворении 1923 года «Хвала времени» она утверждает, что «мимо родилась // Времени!» - время ее «обманывает», «обмеривает», «роняет», поэт за временем «не поспевает». Действительно, Цветаевой неуютно в современности, «время ее души» - это всегда недостижимые и безвозвратно ушедшие эпохи прошлого. Когда же эпоха становится прошлой, она обретает в душе и лирике Цветаевой черты идеала. Так было с дореволюционной Россией, которая в эмигрантскую пору стала для нее не только утерянной любимой родиной, но и «эпохой души» («Тоска по родине», «Дом», «Лучина», «Наяда», «Плач матери по новобранцу» и т. д., «русские» поэмы - «Молодец», « Переулочки », «Царь-Девица»).

О восприятии поэтом времени Цветаева написала в статье «Поэт и время». Цветаева считает современными не поэтов «социального заказа», а тех, кто, даже не принимая современности (ибо каждый имеет право на собственное «время души», на любимую, внутренне близкую эпоху), пытается ее «гуманизировать», бороться с ее пороками.

В то же время каждый поэт, по ее мнению, сопричастен вечности, ибо гуманизирует настоящее, творит для будущего («читателя в потомстве») и впитывает опыт мировой культурной традиции. «Всякая современность в настоящем - сосуществование времен, концы и начала, живой узел - который только разрубить», - размышляет Цветаева. Цветаевой присуще обостренное восприятие конфликта между временем и вечностью. Под «временем» она понимает сиюминутность, преходящую и проходящую современность. Символы же вечности и бессмертия в ее творчестве - вечно земная природа и неземные миры: небо (ночь, день), море и деревья.

4. Заключение

В поэтических произведениях М. Цветаевой слова-цветообозначения активно взаимодействуют друг с дру­гом. Если их взаимодействие рассматривать в кон­тексте всего творчества поэта, все цветообозначения, по-разному выраженные, образуют систему противопостав­ленных элементов. Применительно к художественному тексту понятие системного противопоставления актуаль­но не только в отношении к антонимии (например, черный - белый), но и к перечислительному ряду (крас­ный - синий - зеленый) и к синонимии (красный - пурпурный - алый). Все различительные признаки си­нонимов - стилистические, градацион­ные - определяют лексическую противопоставленность этих синонимов в художественном тексте. Собственно синонимические отношения между ними тоже сохраняют­ся, поскольку они свойственны системе языка. Возможно и синонимическое сближение членов перечислительного ряда или элементов антитезы на основе дифферен­циального признака, функционально выделяемого и окка­зионально доминирующего в тексте.

Все в ее личности и поэзии (для нее это нерасторжимое единство) резко выходило из общего круга традиционных представлений, господствующих литературных вкусов. В этом была и сила, и самобытность ее поэтического слова

Поскольку М. Цветаева создает свою картину мира через языковые связи и отношения (о чем свидетель­ствует, в частности, разнонаправленная фразеологиче­ская индукция текстообразования), можно сказать, что язык произведений поэта-философа М. Цветаевой отра­жает философию языка в его развитии.

Анализ цветообозначения в поэзии М. Цветаевой убеж­дает в том, что у нее отсутствует чисто эстетическое отношение к цвету. По-видимому, именно этим общим свойством цветаевской изобразительной системы объясня­ются такие частности, как отсутствие уменьшительных форм и суффиксов неполноты качества при цветообо­значен

5. Список используемых источников

Марина Цветаева вписала в историю русской поэзии свою, новаторскую, исполненную высокого драматизма, страницу. Ее наследие огромно: более 800 лирических стихотворений, 17 поэм, 8 пьес, около 50 прозаических вещей, свыше 1000 писем. Сегодня все это приходит к широкому кругу читателей. И одновременно перед читателем раскрывается трагический путь великой поэтессы.

Марина Ивановна Цветаева родилась 26 сентября 1892 года в Москве. Ее отец — Иван Владимирович Цветаев — был личностью во многом примечательной: ученый, профессор, педагог, директор Московского Румянцевского Публичного музея, создатель Музея изящных искусств на Волхонке, знаток языков и литературы. Отец связывал Марину Цветаеву с искусством мира, с историей, филологией, философией. Знание языков и любовь к ним Марины Цветаевой воспитано семьей.

Мать — Мария Александровна — урожденная Мейн, происходила из обрусевшей немецко-польской семьи. Она была блестящей пианисткой, знала иностранные языки, занималась живописью. От матери к Марине перешла музыкальность, причем не просто способность к блестящему исполнительству, а особый дар воспринимать мир через звук.

В 1902 году, когда Марине едва исполнилось 10 лет, Мария Александровна заболела чахоткой, и благополучие навсегда покинуло семью Цветаевых. Маме нужен был мягкий климат, и с осени 1902 года семья Цветаевых уехала за границу: в Италию, Швейцарию, Германию. Марина и ее сестра Ася жили и учились в заграничных частных пансионах.

В Германии осенью 1904 года мама Цветаевой сильно простудилась и они пребрались в Крым. Год, прожитый В Ялте, сильно повлиял на Марину, она увлеклась революционной героикой. Вскоре умерла Мария Александровна, которую летом 1908 года перевезли в Тарусу. Она скончалась 5 июля. Марине было тогда всего 14 лет.

Осенью 1908 года Марина пошла в интернат при московской частной гимназии. Она в это время много читает. Среди любимых книг — «Нибелунги» , «Илиада» , «Слово о полку Игореве», а среди стихов — «К морю» Пушкина, «Свидание» Лермонтова, «Лесной царь» Гете. Вольная романтическая стихия своеволия и строптивости во всем близка Цветаевой с молодых лет.

В 16 лет одна уехала в Париж, чтобы в Сорбонне прослушать курс старофранцузской литературы, тогда же начала печататься. А вообще стихи начала писать рано: с 6-ти лет, и не только на русском, но и по-немецки и по-французски.

В 1910 году Марина Цветаева издает на свои деньги первый сборник стихов «Вечерний альбом». Весной 1911 года, так и не окончив гимназии, она уехала в Крым. В Коктебеле, гостя у М. Волошина, она познакомилась с будущим мужем Сергеем Эфроном. Он был сыном революционером, сирота. В сентябре 1912 года у Цветаевой родилась дочь Ариадна, верный спутник и друг всей ее жизни, адресат многих стихов, к которой она будет обращаться в разные годы. В августе 1913 года умирает отец Иван Владимирович Цветаев.

Произведения 1913-1916 годов Марина Цветаева соберет в книгу «Юношеские стихи», куда вошли стихотворения «Бабушке» (1913), «Генералам 12-го года» (1913), «Вам одеваться было лень» (1914), «Мне нравится, что Вы больны не мной» (1915) и многие другие. Эта книга никогда не была напечатана. А между тем был канун Революции, и скорее всего повинуясь голосу интуиции, Цветаева стала писать стихи о России. В 1916 году сложился новый сборник «Версты», который выйдет только в 1922 году.

С весны 1917 года для Цветаевой наступил трудный период. К Февральской революции она отнеслась безучастно. Происходившие события не затронули души, как человек она в них отсутствует. В апреле 1917 года Марина Цветаева родила вторую дочь Ирину. В самый разгар Октябрьских событий Марина Ивановна в Москве, а затем с мужем уезжает в Коктебель к Волошину. Когда же через некоторое время она вернулась в Москву за детьми, обратного пути в Крым уже не было. Так, с поздней осени 1917 года началась для Марины Цветаевой расставание с мужем.

Осенью 1919 года, чтобы как-то прокормить детей, она отдала их в Кунцевский детский приют, но заболевшую Алю пришлось забрать домой и выхаживать, а в это время Ирина умерла от голода. Но как много она в это время писала! С 1917 по 1920 год она успела создать больше трехсот стихотворений, большую поэму — сказку «Царь-девица», шесть романтических пьес. И кроме этого сделать множество записей, эссе. Цветаева находилась в поразительном расцвете творческих сил.

14 июля 1921 года Цветаева получила известие от мужа. Он написал, что находится в Чехословакии. 11 мая 1922 года Цветаева навсегда оставляет свой дом в Москве и едет к мужу вместе с дочерью. Начинается долгая эмиграция. Сначала- два с половиной месяца в Берлине, где она успела написать около двадцати стихотворений, затем в Чехии три с половиной года и с 1 ноября 1925 года — во Франции, где прожила тринадцать лет. 1 февраля 1925 года у Цветаевой родился сын Георгий. За границей жилось бедно, неустроенно, тяжело. Во Франции ей многое не нравилось, Она чувствовала себя никому не нужной, Эфрор тянется к Советскому Союзу и в начале тридцатых годов стал сотрудничать в «Союзе возвращения на родину».

В 1930 году Цветаева написала стихотворный реквием на потрясшую ее кончину Владимира Маяковского, цикл стихов К Пушкину (1931). В 1930-е годы главное место в творчестве Марины Цветаевой стала занимать проза. В прозе она уходила от воспоминания, так родились «Отец и его музей», «Мать и музыка», «Жених».

Вся цветаевская проза носила автобиографический характер. Печальные события — кончины современников, которых любила и чтила, служили другим поводом для создания очерков-реквиемов; «Живое о живом» (о М. Волошине), «Пленный дух» (об Андрее
Белом), «Нездешний вечер» (о М. Кузмине). Все это было написано в период с 1932 по 1937 год. И еще Цветаева пишет в это время статьи, касающиеся проблемы поэта, его дара, призвания; «Поэт и время», «Искусство при свете совести». «Эпос и лирика современной России», «Поэты с историей и поэты без истории». Но это было еще не все. За границей ей удалось напечатать несколько отрывков из своих дневников разных лет: «0 любви», «0 благодарности». Появляются в это время и стихи. Так она создаёт оду своему неразлучному верному другу — письменному столу — цикл «Стол».

В «Стихах к сыну» Цветаева напутствует будущего человека, которому всего семь лет, в августе 1937 года Ариадна, а вслед за ней и Сергей Яковлевич, уезжают в Москву. 12 июня 1939 года Марина Ивановна Цветаева с сыном Георгием возвращается в Советский Союз. Ей — 46 лет.

Семья, наконец, воссоединилась. Все вместе они поселись в подмосковном Волшево, Но это последнее счастье было недолгим: 27 августа арестовали дочь Ариадну, потом ее несправедливо осудили и почти 18 лет она провела в лагерях и ссылке. (Только в

Марина Ивановна Цветаева (1892-1941) в начале творческого пути считала себя и была последовательным романтиком. Она наиболее полно выразила в русской литературе неоромантические веяния, которым был отмечен серебряный век. Яркой приметой русского романтизма была цыганская тема. Она оказалась одной из центральных в ранней лирике Цветаевой. На страницах ее первых книг мы замечаем влияние Байрона, Пушкина как романтика, Батюшкова. Ее излюбленные слова – никогда и навеки – слова, обозначающие романтические крайности. При всем неповторимом своеобразии она стала преемницей традиций экспрессионизма и кубофутуризма. Приемы поэтической речи у нее именно футуристические: напряженное внимание к звучанию речи, слову и словообразованию, обилие пауз (цветаевские тире соответствуют не синтаксису, а эмоциям), синтаксис, противостоящий бытовой речи, стих, нарушающий нормы силлаботоники, ораторская интонация, срывающаяся на крик, вопль. Основным для Цветаевой становится прием смыслового варьирования. В ее сознании возникает какая-то мысль, обычно в метафорической форме, в виде афористической формулы. Этот зародыш стихотворения становится инвариантом, неизменной основой; она многократно варьируется, и эти варианты составляют основную ткань произведения.

Первый сборник стихов – «Вечерний альбом» (1910), сборники «Волшебный фонарь», «Из двух книг», «Версты», «Ремесло», «После России» и др. Поэмы «Царь-Девица», «Поэма горы», «Поэма конца», «Поэма лестницы», «Поэма воздуха», «Автобус» и др. Пьесы «Конец Казановы», «Федра» и др. Эссе «Мой Пушкин».

В первой книге – этюды, лирические картинки, зарисовки жизненных ситуаций, душевных конфликтов. В названиях стихотворений проступает живописный импрессионизм: «Дортуар весной», «В Люксембургском саду», «Дама в голубом», «Акварель», «Книги в красном переплете». Также музыкальные ассоциации. Художественный синтез.

Не принадлежала ни к одной из поэтических групп. Но имело место влияния символизма, которое проявилось, прежде всего, в представлении о том, что поэт – посредник между миром человеческим и астралом и роль его на земле – преобразующая. Артистическая натура Цветаевой, отсутствие каких-либо усилий, направленных на создание имиджа поэта, органичный вход в литературу.

Вторая книга и последующие сборники обнаружили «провидческие» наклонности Цветаевой («Моим стихам…» ) и афористичность слога («Идешь на меня похожий», «Байрону», «Пушкину», Уж сколько их упало в эту бездну», «Бабушке» и др.). Поэтическая натура Цветаевой проявилась через романтический максимализм : полярность образов, их гротесковость, резко очерченный духовно-нравственный конфликт, конфликт Мечты и реальности, быта и Бытия. Романтический конфликт Человеческого и пошлого – один из центральных в творчестве Цветаевой. Стихотворение «Читатели газет» . Бунтарство. Вместе с тем, в своем творчестве она стремится к гармонии, примирению от поединка, будь то любовь-поединок, любовь-разлад, расставание или поединок с миром и собой через раскаяние и покаяние. Стихотворение «Вчера еще в глаза глядел» («За все, за все меня прости, / Мой милый, что тебе я сделала» ). Стихотворение «Мне нравится, что вы больны не мной» : финальные строки снимают «маску-браваду»: «За то, что вы больны, увы , не мной, / За то, что я больна, увы , не вами» . Звукопись: стихотворение «Квиты: вами я объедена…» (созвучные окказиональные антонимы). У Цветаевой часты эллипсисы. Речевые «мнимые неправильности». Графика: тире в середине слова.

Цикл лирики «Лебединый стан» – посвящен белому движению.

Эмиграция. Духовное принятие Советского Союза. «Стихи к сыну» . В 1939 г. вернулась в СССР. Муж расстрелян, дочь отправлена в концлагерь. Самоубийство в эвакуации в Елабуге. Бродский считал, что Цветаева была величайшим русским поэтом 20 в., хотя, разумеется, это субъективно, ибо у Цветаевой немало сумбурных, вымученных и откровенно слабых стихов.

Сочинение

Русская поэзия - наше великое духовное до­стояние, наша национальная гордость. Но многих поэтов и писателей забыли, их не печатали, о них не говорили. В связи с большими переменами в нашей стране в последнее время в нашем об­ществе многие несправедливо забытые имена стали к нам возвращаться, их произведения ста­ли печатать. Это такие замечательные русские поэты, как Анна Ахматова, Николай Гумилев, Осип Мандельштам, Марина Цветаева.

Марина Ивановна Цветаева родилась в Моск­ве 26 сентября (8 октября) 1892 года. Если влия­ние отца, Ивана Владимировича, университет­ского профессора и создателя одного из лучших московских музеев (ныне музея Изобразитель­ных искусств), до поры до времени оставалось скрытым, подспудным, то влияние матери было очевидным: Мария Александровна, страстно и бурно занималась воспитанием детей до са­мой своей ранней смерти, - по выражению до­чери, «завела» их музыкой. «После такой матери мне осталось только одно: стать поэтом», - пи­сала Марина Цветаева.

Однажды Цветаева случайно обмолвилась по чисто литературному поводу: «Это дело специалистов поэзии. Моя же специаль­ность - Жизнь». Жила она сложно и трудно, не знала и не искала ни покоя, ни благоденст­вия, всегда существовала в полной неустроен­ности, искренне утверждала, что «чувство соб­ственности» у нее «ограничивается детьми и те­традями». Жизнью Марины с детства и до самой смерти правило воображение. Воображение, взросшее на книгах:

Красною кистью

Рябина зажглась,

Падали листья -

Я родилась.

Спорили сотни

Колоколов.

День был субботний -

Иоанн Богослов.

Мне и доныне

Хочется грызть

Красной рябины

Горькую кисть.

Детство, юность и молодость Марины Ива­новны прошли в Москве и в тихой подмосков­ной Тарусе, отчасти за границей. Училась она много, но, по семейным обстоятельствам, до­вольно бессистемно: совсем маленькой де­вочкой - в музыкальной школе, потом в като­лических пансионах в Лозанне и Фрайбурге, в ялтинской женской гимназии, в московских ча­стных пансионах.

Стихи Цветаева начала писать с шести лет (не только по-русски, но и по-французски, по-не­мецки), печататься - с шестнадцати. Герои и события поселились в душе Цветаевой, про­должали в ней свою «работу». Маленькая, она хотела, как всякий ребенок, «сделать это сама». Только в данном случае «это» было не игра, не рисование, не пение, а написание слов. Са­мой найти рифму, самой записать что-нибудь. Отсюда первые наивные стихи в шесть-семь лет, а затем дневники и письма.

В 1910 году, еще не сняв гимназической фор­мы, тайком от семьи Марина выпускает доволь­но объемный сборник «Вечерний альбом». Его заметили и одобрили такие влиятельные и взыскательные критики, как В. Брюсов, Н. Гумилев, М. Волошин. Стихи юной Цветаевой были еще очень незрелы, но подкупали своей талантливо­стью, известным своеобразием и непосредст­венностью. На этом сошлись все рецензенты. Строгий Брюсов особенно похвалил Марину за то, что она безбоязненно вводит в поэзию «по­вседневность», «непосредственные черты жиз­ни», предостерегая ее, впрочем, от опасности разменять свои темы на «милые пустяки».

В этом альбоме Цветаева облекает свои пере­живания в лирические стихотворения о несосто­явшейся любви, о невозвратности минувшего и о верности любящей:

Ты все мне поведал - так рано!

Я все разглядела - так поздно!

В сердцах наших вечная рана,

В глазах молчаливый вопрос...

Темнеет... Захлопнули ставни,

Над всем приближение ночи...

Люблю тебя, призрачно-давний,

Тебя одного - и навек!

В ее стихах появляется лирическая героиня - молодая девушка, мечтающая о любви. «Вечер­ний альбом» - это скрытое посвящение. Перед каждым разделом - эпиграф, а то и по два: из Ростана и Библии. Таковы столпы первого воз­веденного Мариной Цветаевой здания поэзии. Какое оно еще пока ненадежное, это здание; как зыбки его некоторые части, сотворенные полу­детской рукой. Но некоторые стихи уже предве­щали будущего поэта. В первую очередь - бе­зудержная и страстная «Молитва», написанная поэтессой в день своего семнадцатилетия, 26 сентября 1909 года:

Христос и Бог! Я жажду чуда

Теперь, сейчас, в начале дня!

О, дай мне умереть, покуда

Вся жизнь как книга для меня.

Ты мудрый, ты не скажешь строго: «Терпи, еще не кончен срок». Ты сам мне подал - слишком много! Я жажду сразу - всех дорог!

Люблю и крест, и шелк, и каски,

Моя душа мгновений след...

Ты дал мне детство - лучше сказки

И дай мне смерть - в семнадцать лет!

Нет, она вовсе не хотела умереть в этот мо­мент, когда писала эти строки; они - лишь по­этический прием. Марина Цветаева была очень жизнестойким человеком («Меня хватит еще на 150 миллионов жизней!»). Она жадно любила жизнь и, как положено поэту-романтику, предъ­являла ей требования громадные, часто - не­померные.

В стихотворении «Молитва» скрытое обеща­ние жить и творить: «Я жажду... всех дорог!» Они появятся во множестве - разнообразные доро­ги цветаевского творчества. В стихах «Вечерне­го альбома» рядом с попытками выразить дет­ские впечатления и воспоминания соседствова­ла недетская сила, которая пробивала себе путь сквозь немудреную оболочку зарифмованного детского дневника московской гимназистки. «В Люксембургском саду», наблюдая с грустью играющих детей и их счастливых матерей, Цве­таева завидует им: «Весь мир у тебя», а в конце заявляет:

Я женщин люблю, что в бою не робели,

Умевших и шпагу держать, и копье, -

Но знаю, что только в плену колыбели

Обычное - женское - счастье мое!

В «Вечернем альбоме» Цветаева много сказала о себе, о своих чувствах к дорогим ее сердцу лю­дям, в первую очередь о маме и о сестре Асе. «Ве­черний альбом» завершается стихотворением «Еще молитва». Цветаевская героиня молит со­здателя послать ей простую земную любовь. В лучших стихотворениях первой книги Цветаевой уже угадываются интонации главного конфликта ее любовной поэзии - конфликта между «землей» и «небом», между страстью и идеальной любовью, между сиюминутным и вечным в мире конфликта цветаевской поэзии- быта и бытия.

Вслед за «Вечерним альбомом» появились еще два стихотворных сборника Цветаевой: «Волшебный фонарь» (1912) и «Из двух книг» (1913) - оба под маркой издательства «Оле-Лукойе», домашнего предприятия Сергея Эфрона, друга юности Цветаевой, за которого в 1912 го­ду она выйдет замуж. В это время Цветаева - «великолепная и победоносная» - жила уже очень напряженной душевной жизнью. Устойчи­вый быт уютного дома в одном из старомосков­ских переулков, неторопливые будни профес­сорской семьи - все это было поверхностью, под которой уже зашевелился «хаос» настоя­щей, недетской поэзии.

К тому времени Цветаева уже хорошо знала себе цену как поэту (уже в 1914 году она запи­сывает в своем дневнике: «В своих стихах я уве­рена непоколебимо»), но ровным счетом ничего не делала для того, чтобы наладить и обеспе­чить свою человеческую и литературную судьбу. Жизнелюбие Марины воплощалось прежде все­го в любви к России и к русской речи. Марина очень сильно любила город, в котором роди­лась; Москве она посвятила много стихов:

Над городом отвергнутым Петром,

Перекатился колокольный гром.

Гремучий опрокинулся прибой

Над женщиной отвергнутой тобой.

Царю Петру, и вам, о царь, хвала!

Но выше вас, цари: колокола.

Пока они гремят из синевы -

Неоспоримо первенство Москвы.

И целых сорок сороков церквей

Смеются над гордынею царей!

Сначала была Москва, родившаяся под пером юного, затем молодого поэта. Во главе всего и вся царил, конечно, отчий «волшебный» дом в Трехпрудном переулке:

Высыхали в небе изумрудном Капли звезд и пели петухи.

Это было в доме старом, доме чудном...

Чудный дом, наш дивный дом в Трехпрудном,

Превратившийся теперь в стихи.

Таким он предстал в этом уцелевшем отрывке отроческого стихотворения. Дом был одушев­лен: его зала становилась участницей всех со­бытий, встречала гостей; столовая, напротив, являла собою некое пространство для вынуж­денных четырехкратных равнодушных встреч с «домашними» - столовая осиротевшего до­ма, в котором уже не было матери. Мы не узна­ем из стихов Цветаевой, как выглядела Зала или столовая, вообще сам дом. Но мы знаем, что ря­дом с домом стоял тополь, который так и остал­ся перед глазами поэта на всю жизнь:

Этот тополь! Под ним ютятся

Наши детские вечера,

Этот тополь среди акаций,

Цвета пепла и серебра.. Позднее в поэзии Цветаевой появится герой, который пройдет сквозь годы ее творчества, из­меняясь во второстепенном и оставаясь неиз­менным в главном: в своей слабости, нежности, зыбкости в чувствах. Лирическая героиня наде­ляется чертами кроткой богомольной женщины:

Пойду и встану в церкви.

И помолюсь угодникам

О лебеде молоденьком.

В наиболее удачных стихах, написанных в се­редине января - начале февраля 1917 года, воспевается радость земного бытия и любви:

Мировое началось во мне кочевье:

Это бродят по ночной земле - деревья,

Это бродят золотым вином - грозди,

Это странствуют из дома в дом - звезды,

Это реки начинают путь - вспять!

И мне хочется к тебе на грудь - спать.

Многие из своих стихов Цветаева посвящает поэтам-современникам: Ахматовой, Блоку, Ма­яковскому, Эфрону:

В певучем граде моем купола горят,

И Спаса светлого славит слепец бродячий... -

И я дарю тебе свой колокольный град, Ах­матова! -

И сердце свое в придачу.

Но все они были для нее лишь собратьями по перу. А вот А. Блок был в жизни Цветаевой един­ственным поэтом, которого она чтила не просто как собрата по «старинному ремеслу», а как бо­жество от поэзии и которому, как божеству, по­клонялась. Всех остальных, ею любимых, она ощущала соратниками своими, вернее - себя ощущала собратом и соратником их, и о каждом считала себя вправе сказать, как о Пушкине: «Перья навостроты знаю, как чинил: пальцы не просохли от его чернил!» Творчество лишь одно­го Блока восприняла Цветаева как высоту столь поднебесную - не отрешенностью от жизни, а очищенностью ею, - что ни о какой сопричаст­ности этой творческой высоте она, в «греховнос­ти» своей, и помыслить не смела - только коле­нопреклонением стали все ее стихи, посвящен­ные Блоку в 1916 и 1920-1921 годах: Зверю - берлога, Страннику - дорога, Мертвому - дроги. Каждому - свое.

Женщине - лукавить,

Царю - править,

Мне - славить

Имя твое.

Цветаеву-поэта не спутаешь ни с кем дру­гим. Ее стихи можно безошибочно узнать - по особому распеву, характерным ритмам, необ­щей интонации. С юношеских лет уже начала сказываться особая «цветаевская» хватка в об­ращении со стихотворным словом, стремле­ние к афористической четкости и завершенно­сти. Подкупала также конкретность этой до­машней лирики.

При всей своей романтичности юная Цветае­ва не поддалась соблазнам безжизненного, мнимого многозначительного декадентского жанра. Марина Цветаева хотела быть разнооб­разной, она искала в поэзии различные пути. Марина Цветаева - большой поэт, и вклад ее в культуру русского стиха XX века чрезвычайно значителен. Наследие Марины Цветаевой труд­нообозримо. Среди созданного Цветаевой, кроме лирики, - семнадцать поэм, восемь сти­хотворных драм, автобиографическая, мемуар­ная, историко-литературная и философско-критическая проза.

Марину Цветаеву - поэта не спутаешь ни с кем другим. Ее стихи можно безошибочно узнать - по особому распеву, ритму, интонации. Цветаева – поэт–новатор, прежде всего, в области формы. Вследствие этого многие ее произведения сложны, трудны для понимания, в первую очередь – произведения 20–х годов. Но, как признавала сама Цветаева: «Грех не в темноте, а в нежелании света, не в непонимании, а в сопротивлении пониманию…» Зависит от читателя – сумеет ли он довериться поэту, окажется ли готовым открыть новый для себя мир? Все в ее личности и поэзии (для нее это нерасторжимое единство) резко выходило из общего круга традиционных представлений, господствовавших литературных вкусов. В этом была и сила, и самобытность ее поэтического слова, а вместе с тем и досадная обреченность жить не в основном потоке своего времени, а где-то рядом с ним, вне самых насущных запросов и требований эпохи. Со страстной убежденностью провозглашенный ею в ранней юности жизненный принцип: быть только самой собой, ни в чем не зависеть ни от времени, ни от среды - обернулся в дальнейшем неразрешимыми противоречиями трагической личной судьбы.

Цветаева принимала жизнь такой, какая есть. Так как она в начале своего творческого пути считала себя последовательным романтиком, то добровольно отдавала себя судьбе. Даже тогда, когда что-то попадало в поле ее зрения, тотчас чудесно и празднично преображалось, начинало искриться и трепетать с какой-то удесятеренной жаждой жизни. В одном из ранних ст. «Молитва» создает образ героини, стремящейся к активному действию. Для нее жить значит идти, страдать, мчаться в бой, все изведать, все испытать. Стихийная сила ее натуры столь велика, что она готова бросить вызов всему миру: Под свист глупца и мещанина смех // Одна из всех – за всех – противу всех! // Стою и шлю, закаменев от вздету, // Сей громкий зов в небесные пустоты.

Постепенно поэтический мир Марины Цветаевой усложнялся. Романтическое мироощущение вступало во взаимодействие с миром русского фольклора. Во время эмиграции поэзия Марины Цветаевой принимает в себя эстетику футуризма. В своих произведениях от интонации напевной и говорной она переходит к ораторской, часто срывающейся на крик, вопль. Цветаева по-футуристически обрушивается на читателя всеми поэтическими приемами. Большая часть русской эмиграции, в частности живущей в Праге, отвечала ей недружелюбным отношением, хотя и признавала ее дарование. Но Чехия все равно осталась в памяти Марины Цветаевой светлым и счастливым воспоминанием. В Чехии Цветаева заканчивает свою поэму "Молодец". Эта поэма была ангелом-хранителем поэтессы, она помогла ей продержаться самое трудное время в начальную пору существования на глубине. В Берлине Марина Цветаева очень много работает. В ее стихах чувствуется интонация выстраданной мысли, выношенности и жгучести чувств, но появилось и новое: горькая сосредоточенность, внутренние слезы. Но сквозь тоску, сквозь боль переживания она пишет стихи, исполненные самоотречен-ности любви. Здесь же Цветаева создает "Сивиллу". Этот цикл музыкален по композиции и образности и философичен по смыслу. Она тесно связана с ее "русскими" поэмами. В эмигрантский период наблюдается укрупненность ее лирики. Читать, слушать, воспринимать цветаевские стихи спокойно так же невозможно, как нельзя безнаказанно прикоснуться к оголенным проводам. В ее стихи входит страстное социальное начало. По мне нию Цветаевой, поэт почти всегда противопоставлен миру: он - посланец божества, вдохновенный посредник между людьми и небом. Именно поэт противопоставлен богатым в цветаевской "Хвале...".

Поэзия Марины Цветаевой постоянно видоизменялась, сдвигала привычные очертания, на ней появлялись новые ландшафты, начинали раздаваться иные звуки. В творческом развитии Цветаевой неизменно проявлялась характерная для нее закономерность. "Поэма горы" и "Поэма Конца" представляют собою, в сущности, одну поэму-дилогию, которую можно было бы назвать или "Поэмой" Любви" или "Поэмой Расставания". Обе поэмы - история любви, бурного и краткого увлечения, оставившего след в обеих любящих душах на всю жизнь. Никогда больше Цветаева не писала поэм с такой страстной нежностью, лихорадочностью, исступленностью и полнейшей лирической исповедал ьностью.

После возникновения "Крысолова" Цветаева от лирики повернулась к сарказму и сатире. Именно, в этом произведении она разоблачает мещан. В "парижский" период Цветаева много размышляет о времени, о смысле мимолетной по сравнению с вечностью человеческой жизни. Ее лирика, проникнутая мотивами и образами вечности, времени, рока, становится все более и более трагичной. Чуть ли не вся ее лирика этого времени, в том числе и любовная, пейзажная, посвящена Времени. В Париже она тоскует, и все чаще и чаще думает о смерти. Для понимания поэм Цветаевой, а также некоторых ее стихотворений важно знать не только опорные смысловые образы-символы, но и мир, в котором Марина Цветаева как поэтическая личность мыслила и жила.

В парижские годы она лирических стихов пишет мало, она работает главным образом над поэмой и прозой мемуарной и критической. В 30-е годы Цветаеву почти не печатают - стихи идут тонкой прерывающейся струйкой и, словно песок, - в забвение. Правда, она успевает переслать "Стихи к Чехии" в Прагу - их там сберегли, как святыню. Так произошел переход к прозе. Проза для Цветаевой, не являясь стихом, представляет, тем не менее, самую настоящую цветаевскую поэзию со всеми другими присущими ей особенностями. В ее прозе не только видна личность автора, с ее характером, пристрастиями и манерой, хорошо знакомой по стихам, но и философия искусства, жизни, истории. Цветаева надеялась, что проза прикроет ее от ставших недоброжелательными эмигрантских изданий. Последним циклом стихов Марины Цветаевой были "Стихи к Чехии".

Любовь для Цветаевой и ее героини – та самая единственная новость, которая всегда нова (ст. «На радость») – любовь, по Цветаевой, открывает поэзию мира, которую героиня находит во всем: и в таинственных дорогах, в сказочных звериных берлогах. Любовь возвращает остроту видения мира («Откуда такая нежность»). Любовь в лирике Цветаевой многолика. Она нежна и проникновенна («У меня к тебе наклон слуха»), безоглядна и неистова («Два солнца стынут – о Господи, пощади!»); любовь – лукавая игра (цикл «Комедьянт») и испытание «Боль, знакомая, как глазам – ладонь…»; любовь мудра («Никто ничего не отнял! Мне сладостно, что мы врозь») и трагична («Цыганская страсть разлуки»). Поэтесса стремится передать все оттенки, запечатлеть перепады, нюансы, изменчивые приметы любви. Отношение к революции Октябрьской революции Марина Цветаева не приняла и не поняла, в литературном мире она по-прежнему держалась особняком. Кровь, обильно проливаемая в гражданской войне, отторгала, отталкивала М.Цветаеву от революции: Белый был - красным стал: // Кровь обагрила. // Красным был - белым стал: // Смерть победила. - Это был плач, крик души поэтессы. Московская тема - одна из важнейших в творчестве. Не случайно широко известный цикл «Стихи о Москве» датирован 1916 г. Этапный в творческой жизни поэтес­сы, он считается «годом рождения настоящей Цветаевой». Он знаменовал собой наступление творческой зрелости, был одновременно и итоговым, и определяющим дальнейшие пути раз­витей ее таланта. Все сильнее ощущая кровную причастность к судьбам родины, Цветаева именно в эту пору жадно приникает к истокам родн ой речи. Ее «Стихи о Москве » запечатлевают неповторимый облик «не­рукотворного града»: Семь холмов - как семь колоколов! На семи колоколах - колокольни. Всех счетом - сорок сороков. Колокольное семихолмие! В войну во время эвакуации оказалась в Чистополь, а затем в Елабугу, где ее настигло одиночество, о котором она с таким глубоким чувством говорила в своих стихах. Потеряв всякую веру, Цветаева покончила жизнь самоубийством. И прошел еще не один десяток лет, прежде чем сбылось ее юношеское пророчество: Разбросанным в пыли по магазинам // (Где их никто не брал и не берет), // Моим стихам, как драгоценным винам, // Настанет свой черед.

49. Панорама российской истории 1900-1945 гг. в романе Б. Пастернака «Доктор Живаго». Выражение взглядов писателя на искусство. Евангелие, жизнь человека в истории. Символика «тьмы» и «света» в «Стихотворениях Юрия Живаго».

«Доктор Живаго» - самый известный во всем мире русский роман 20в. Действие его охватывает революцию 1917 года, две мировые войны, гражданскую войну, НЭП, Великую отечественную войну и несколько послевоенных лет. Борис Пастернак отмечал: «Я…хочу дать исторический образ России за последнее сорокапятилетие, и в то же время всеми сторонами своего сюжета, тяжелого, печального и подробно разработанного…эта вещь будет выражением моих взглядов на искусство, на Евангелие, на жизнь человека в истории и многое другое…». Роман воссоздает духовную жизнь России начала века, передавая целый спектр философских идей; ставятся и решаются автором нравственные, политические, эстетические, религиозные, социальные проблемы. В романе существует как бы два плана: внешний, повествующий об истории жизни доктора Живаго, и внутренний, отражающий духовную жизнь героя. Автору важнее передать не события жизни Живаго, а его духовный опыт, поэтому главная смысловая нагрузка в романе переносится с событий и диалогов героев на их монологи. Пастернак осмысливает антигуманный смысл и облик советского государства, противопоставленного человеку, его жизни, его судьбе. Отвергая идеологию, основанную на несвободе, он противопоставил ей идеи защиты жизни и общечеловеческих ценностей, идеи христианского отношения к человеку, христианской любви к нему, идеи абсолютной ценности личности с ее частной жизнью.

Стилевое своеобразие романа Б. Пастернака «Доктор Живаго» проявляется, прежде всего, в композиционном его построении . В произведении отчетливо прослеживаются несколько сюжетных линий: Живаго - Тоня, Лара Гишар - Павел Антипов, Юрий Живаго - Лара Гишар, Юрий Живаго - Стрельников. Сюжетная разветвленность не делает композицию рыхлой, лишенной внутреннего единства. Все сюжетные линии романа пересекаются во времени (как в прошлом, так и в настоящем героев) и стягиваются - к фигуре доктора Живаго, который является образным центром повествования. Содержательность романа определяется необъективированным повествованием, что дает основание отнести роман к лирической прозе . Субъективно-повествовательный способ организации материала позволяет через лирическое переживание героя постичь эпоху, вскрывает эффект эпического дыхания, открывает в масштабах времени смысл частной судьбы.

Как субъект познания Юрий Живаго соотносится с другими героями романа по принципу духовной общности или контраста. Его видение и понимание происходящих событий в единстве с миропониманием других героев (Лары, дяди Юрия, лавочницы Галузиной и др.) в читательском сознании определяет фактор времени. Герои романа Пастернака невольно или осознанно связывают лич­ное неустройство с революционными событиями, происходящими в стране, и пытаются найти причины всеобщей смуты и непорядка. Такое многоголосие служит в романе задаче воссоздания разверну­той картины социальной и духовной жизни народа. В то же время соотношение героев по принципу контраста (Живаго - Стрельни­ков) является выражением противостояния нравственного самосоз­нания героя-интеллигента владычеству революционной идеи, ду­ховно умертвляющей человека. Сосредоточенность Пастернака на анализе философской, нравственной, психологической проблемы «человек и история» позволила автору художественно реализовать концепцию философского самосознания героя.

Характерной чертой творческой индивидуальности Пастернака является органическое соединение высокой поэтичности с аналитическим отношением к изображаемым событиям . Достигается это тем, что в центре повествования автор ставит творческую личность мыслящего человека, воспринимающего трагедийность как следствие определенных социальных процессов. Нравственный опыт эпохи писатель проверяет нравственным чувством, нравственной интуицией своих честных, порядочных, глубоко мыслящих и переживающих трагедию эпохи героев.Стиль романа , определяемый двуединой природой таланта Пастернака,синтезирует писательский аналитизм и лирическую взволнованность. Подобное единство становится приметой эмоционально-аналитической, эмоционально-поэтической прозы. Эмоциональное, определяемое лирической доминантой писательского стили, «складывается» в романе из воплощения эмоциональных состояний героев, что и определяет лирическую стихию романа. Духовно близкие автору герои сохраняют в себе природное начало и способность удивляться и восхищаться красотой окружающего даже и трагическую эпоху ломки и кровопролития. Пастернак, исследующий природу человека и человека в природе, высвечивает естественное, природное в ребенке и взрослом, в главном персонаже и второстепенном. Это начало писатель рассматривает как позитивное, залог духовного развития человека. Содержательность писательского стиля Б. Пастернака проявляется не только в движении образов, в принципах обрисовки их характеров, но и вобразности картин природы, соотнесенных в художественном пространстве романа с человеком . Природа в романе выполняет несколько функций. Она служит средством отражения социального мира.Символические образы вьюги у Пастернака являются олицетворением злой силы, раз­ового начала. Символикой образов подчеркивается слом жизни, утрата в ней стабильности и благополучия.Приемом параллелизма художник подчеркивает родственность происходящего в мире природы и жизни человека.

Проблемы . Это и роман о потере идеала и попытке обрести его вновь, проблема чел-ка в водовороте истории, полит-е, фил-е, религ-е проблемы. Главный герой произведения Юрий Живаго не находит ответа на вопрос, как ему жить дальше: что принимать, а что нет в новой жизни. В описании духовной жизни своего героя Борис Пастернак выразил сомнения и напряженную внутреннюю борьбу своего поколения. Философское осмысление человеческого существования выводит к библейским истинам, к христианскому мировоззрению и христианской нравственности, освещенной веками. Роман начинается сценой похорон матери героя с изображением церковного песнопения. Так уже на первых страницах романа возникает мысль об уникальности каждого человеческого существования. Несмотря на широкий охват событий, судьбоносных для России, автор утверждает мысль о непреходящей ценности личной, интимной жизни человека, о ценности семьи, в дружеском кругу которой личность в состоянии противостоять чужому, холодному, враждебному миру. Осознав эту истину, Юрий Живаго пытается создать свой отдельный, пусть скромный, мир семейного счастья. Но судьба героя задана изначально. Уже в сцене похорон матери Юры Живаго намечается мотив трагической предопределенности: Любопытные входили в процессию, спрашивали: «Кого хоронят?» Им отвечали: «Живаго». – «Вот оно что. Тогда понятно». – «Да не его. Ее...» В этом вроде бы мимоходном перебрасывании репликами с каким-то двусмысленным оттенком (хоронят Живаго?) предопределяется та судьба, что сродни Иисуса Христа: облегчать страдания, дарить любовь, нести крест земных мук и, вобрав в себя боль других, умереть во цвете лет. Судьба действительно оказалась жестокой, рушатся все планы Юрия Живаго, и он умирает на улице молодым, в тридцать шесть лет, оставив миру свои стихи. Оплакивает его любимая женщина, для которой было вечно «лишь солнце любви». Сначала революция воспринималась Живаго как «ве­шенная хирургия», дающая возможность уничтожить «старые язвы». Наблюдения и анализ Живаго социальной действительности революционного времени изменили воззрения героя. Страшным казалось Живаго то, что революционная справедливость отменила всякую гуманность. «Устали расстреливать» звучит как суровый приговор времени жестокости и насилия. Роман завершают «Стихотворения Юрия Живаго » - 4 осн-х тем-х мотива: поэзия на евангельские сюжеты, о природе, человеческих отношения, а также стихотворения, в которых чувствуются ассоциации с мировой духовной культурой. Они объед-ся в сознании лирического героя, который выступает как обобщающий образ человека 20в., кот-й пытается разрешить важные вопросы в контексте вечности. Т.о. в ст-х дана общая картина макро- и микромира, в середине которой стоит человек – центр и смысл бытия.

50. «Деревенская проза» и ее мировоззренческо-эстетические ориентиры. Народный характер в произведениях В. Белова («Привычное дело»), В. Распутина («Деньги для Марии». «Прощание с Матерой») - по выбору студента.

Солженицын: «На рубеже 70-х и в 70-е годы в советской литературе произошел не сразу замеченный беззвучный переворот. Ничего не свергая и не взрывая декларативно, боль­шая группа писателей стала писать так, как если б никакого «соцреализма» не было объявлено и диктовано, - нейтрализуя его немо, стала писать в простоте, без какого-либо угождения, советскому режиму, как бы позабыв о нем. В большой доле материал этих писателей был - деревенская жизнь, и сами они выходцы из деревни, поэтому (а отчасти из-за снисходительного самодовольства культурного круга, и не без за­висти к удавшейся вдруг чистоте нового движения) эту группу стали звать деревенщиками. А правильно было бы назвать их нравственниками, ибо суть их литературного переворота - возрождение тради­ционной нравственности, а сокрушенная вымирающая деревня была лишь естественной наглядной предметностью».

Облик «деревенской прозы» определяли те же эстетические принципы и художественные пристрастия, которые были харак­терны для «тихой лирики». Однако по своему масштабу «дере­венская проза» крупнее, и ее роль в литературном процессе не­сравнимо значительнеерИменно в русле «деревенской прозы» сло­жились такие большие художники, как Василий Белов, Вален­тин Распутали Василий Шукшин, в своем творческом развитии к этому течению пришел и Виктор Астафьев, под влиянием «де­ревенской прозы» сформировалось целое поколение прозаиков (В.Крупин, В.Личутин, Ю.Галкин, Г.Скобликов, А.Филиппо­вич, И.Уханов, П.Краснов и др). Творцам «деревенской прозы» принципиально чужды приемы модернистского письма, «теле­графный стиль», гротескная образность. Им близка культура клас­сической русской прозы с ее любовью к слову пластическому, изоб­разительному, музыкальному, они восстанавливают традиции сказовой речи, плдотно примыкающей к характеру персонажа, человека из народа, и углубляют их.

На страницах своих произведений он задался вопросом: так ли уж идеальна и однородна деревня и является ли она в современном неспокойном мире оплотом нравственности и милосердия? Попыткой дать ответ на этот вопрос является уже первая повесть В.Распутина «Деньги для Марии » (1967).

Сюжет ее прост: у продавщицы сельского магазина Марии обнаружилась недостача в 1000 рублей. Она по простоте душевной, в силу близких, почти родственных отношений с односельчанами, жила не отчужденно, продавала товары часто в долг, плохо считала. Да и работать продавщицей она пошла после длительных уговоров односельчан: зная, что магазин этот – проклятый, они попросили Марию стать за прилавок, потому что после посаженной на три года молоденькой продавщицы Розы никто не хотел идти работать в этот магазин, «план на тюрьму выполнять». Попросили именно Марию, зная, что она совестлива – не откажет. И она не отказала, более того, сделала магазинчик своего рода культурным центром деревни – здесь женщины собирались даже тогда, когда им ничего не надо было покупать, а мужчины заходили покурить.

И вот недостача… Долг ужаснул и Марию, и мужа ее тракториста Кузьму, и детей. Ревизор, правда, пожалел героиню и дал доброй, неумелой Марии возможность за пять дней собрать требуемую сумму.

Беда, приключившаяся с Марией и отношение людей к этой беде – это своеобразная лакмусовая бумажка, выявляющая истинную сущность каждого из односельчан. Ведь достаточно каждому из них внести чуть больше четырех рублей (4.40), и Мария будет спасена. В повести глазами Кузьмы мы видим целый ряд сельских жителей, к которым он обращается за помощью. И каждый реагирует на беду другого человека по–разному. Одни герои, как дед Гордей, которому уже за 70, человек из былой общины, помнящий эпизоды взаимовыручки, сразу же решил помочь, и, хотя не имел ни копейки, но, вопреки протесту Кузьмы, выклянчил у сына 15 рублей («он стоял перед Кузьмой с протянутой рукой, из которой торчали свернутые в трубочки пятирублевые бумажки. И смотрел он на Кузьму со страхом, что Кузьма может не взять. Кузьма взял»); даже прикованная к постели тетка Наталья, приготовившая деньги «на смерть» («чтоб поболе народу пришло и подоле меня поминали»), и та «протянула ему деньги, и он взял их, будто принял с того света», – она понимала их необходимость для живой Марии; что сумел, сделал председатель, отдавший свой месячный оклад и призвавший сделать то же колхозных специалистов.

А те, кто не хотел помочь Кузьме и Марии, без особого труда нашли причины и оправдания. Например, близкая Марии женщина, ее подруга Клава решила, что коли уж Мария погибла, спасти ее нельзя, и «лучше поплакать, повыть над ней, как над покойницей». Лицемерка старуха Степанида тоже изображает слезы, и хотя в загашнике у нее лежит много денег, не дает ни копейки. Директор школы хотя и дает сотню, но взамен душу выматывает нравоучениями да требованием какого–то сверхуважения к себе, словно он не взаймы дает, а подвиг совершает. Да и расстается он со своей сотней не из человеческого участия, сострадания, а из желания остаться довольным собою и из боязни, что люди обвинят его в жадности. Всем сюжетом своей повести Распутин показывает, как через отношение к деньгам, к человеку в беде обнаруживаются какие–то важные и часто тревожные приметы современного состояния мира. Тот же Кузьма, сам не умеющий отказывать и сам нравственно светлый, так же по–доброму думает и о других, веря в понимание, которое не нуждается в словах: он «даже в мыслях не осмеливался просить у них деньги. Он представлял себе свой обход так: он заходит и молчит. Уже одно то, что он пришел, должно было людям сказать все». Но Кузьма оказался слишком светлым для уже сереющего мира, и его свет оказывается не в состоянии зажечь ответный огонек в уже очерствевших человеческих сердцах. Как результат – Кузьме не удается собрать в деревне требуемой суммы. Остается последняя надежда – живущий в городе брат, который, может быть, одолжит требуемую сумму. Кузьма едет в город, находит дом брата, стучит в дверь. «Сейчас ему откроют», – последняя фраза произведения. Что будет?

Финал повести остается открытым. Распутин не лишает читателя надежды. Хотя вся предшествующая информация, содержащаяся в произведении, говорит о том, насколько слаба надежда на благополучный исход мытарств Кузьмы в поисках денег. Это и то, что Кузьма не был у брата 7 лет, и что брат уже как бы забыл о существовании родной деревни, и что Мария, как–то переночевав у Алексея две ночи, вернувшись, сказала, что лучше жить у чужих, да и односельчанин, наведавшись к Алексею, пожаловался потом Кузьме: «…узнать меня узнал, а вот за товарища не захотел признать…» Но даже если предположить, что Алексей даст недостающие сотни – все равно и тогда остается вопрос: что будет? С Кузьмой и Марией, из последних сил удерживающими в себе веру в людей и справедливость, с их четырьмя детьми, уже впитавшими в себя долю незаслуженного страха, который никогда не забудется, с теми, кто своим неучастием, равнодушием позволил случайно занесенному топору уже коснуться живого тела семьи Кузьмы и Марии.

Но что бы ни случилось с Марией и каков бы ни был финал этой истории, весьма многозначителен тот факт, что Кузьме не удалось собрать в деревне денег для спасения Марии. И его отъезд в город стал последней точкой в трехдневном периоде разуверения героя в людской общности. Люди, которые на словах любили и жалели Марию, сочувствовали ее горю, на деле отказались ей помочь. Повесть В.Распутина показала всю иллюзорность нравственного благополучия современной деревни, отразила тенденцию растущего отчуждения людей друг от друга, свойственную всему обществу в целом.